Когда после двухчасовой беседы с Цоем Горелов вышел из лаборатории, он быстро направился к своей каюте, тяжело нагруженный материалами и снаряжением. Он торопливо отомкнул замок дверей, тщательно потом запер их за собой и с облегчением свалил все принесенное на круглый стол, стоявший посередине каюты. Каюта была небольшая, продолговатая, с койкой и платяным шкафом у правой стены, умывальником и туалетным столиком с большим зеркалом — у левой. Над койкой висел прекрасной работы акварельный портрет молодой женщины с нежным, красивым лицом и властным взглядом больших черных глаз. У стены против дверей, под большим круглым иллюминатором, сейчас наглухо задраенным наружной шторой, стоял небольшой письменный стол с письменным прибором, стоячим настольным портретом той же молодой женщины и большой старомодной пишущей машинкой.
Освободившись от груза, Горелов тяжело опустился на стул и, зажав голову между ладонями, долго сидел с закрытыми глазами, изредка покачиваясь на месте, как при мучительной зубной боли. Наконец он поднялся, постоял с минуту, опустив голову и опершись кулаком о стол, потом встряхнулся и решительно взялся за только что принесенные им книги, альбомы, атласы. Часа три он усердно, не отрываясь, работал над ними, внимательно изучал художественные изображения представителей подводной фауны и флоры, делал выписки, копии с рисунков, составлял списки, классифицировал.
Потом он встал, сильно потянулся и принялся за экскурсионный мешок. Он внимательно пересмотрел все его внешние и внутренние карманы с инструментами и приспособлениями, освободил один из внутренних карманов, переложил его содержимое в другой. Затем направился было к письменному столу, но на полпути остановился, оглянулся и пошел к двери. Попробовал, хорошо ли она заперта, прислушался и, видимо успокоенный тишиной в коридоре, вернулся к письменному столу и принялся за пишущую машинку. Долго разбирал ее, добрался до центра доски под кругом тонких буквенных рычагов. Там находился невысокий металлический ящичек, окрашенный под общий, синеватый цвет машинки. Горелов отвинтил его от доски, отложил в сторону, опять собрал машинку и попробовал ее работу. Все было на месте, механизм действовал исправно, как всегда, — отсутствие крупной детали совершенно не замечалось. Горелов взял металлический ящичек и, задумчиво взвешивая его в руке, пробормотал:
— Давление чертовское. Выдержит ли? Не то, что в Саргассах, у поверхности…
От этих звуков собственного голоса он вздрогнул, испуганно оглянулся, потом вернулся к экскурсионному мешку, вложил ящичек в пустой внутренний карман, прикрыл его там несколькими мелкими инструментами и тщательно застегнул карман. Замкнув мешок, Горелов засунул его под койку и ушел завтракать в столовую.
Вернувшись через полчаса в свою каюту, он переоделся в рабочий костюм, выдвинул до отказа один из ящиков письменного стола и отогнул вниз его заднюю стенку. За ней открылся узкий потайной ящик. Вынув оттуда несколько деталей замысловатых форм, моток тонкого провода, он рассовал все это по карманам экскурсионного мешка.
С мешком, перекинутым на перевязи через плечо, Горелов зашел в центральный пост управления и, оформив пропуск у вахтенного лейтенанта Кравцова, направился в госпитальный отсек.
— Благослови, влады-ыко-о-о! — смешливо прогудел он густым дьяконским басом, приближаясь к койке зоолога. — Пришел за вашим напутствием, Арсен Давидович. Как-никак, первый самостоятельный вылет вашего птенца!
Зоолог повернулся к нему, радостно засмеявшись;
— Благословляю! Благословляю! Желаю успеха! Вам Цой все передал? — Он протянул Горелову руку для пожатия.
Тут только Горелов заметил сидевшего в стороне капитана и поклонился ему:
— Простите, Николай Борисович! Сразу не заметил вас. Капитан приветливо улыбнулся:
— Ничего, ничего, Федор Михайлович. Присоединяюсь к пожеланиям Арсена Давидовича!
— Идите, идите, Федор Михайлович! — возбужденно проговорил зоолог. — Эх, завидую вам! Ну ничего! Скоро вместе будем работать на длительной глубоководной станции.
Капитан вздрогнул и поднял глаза. Он пристально посмотрел на зоолога и Горелова, потом вновь опустил веки, быстро перебирая пальцами свою золотистую бородку.
Еще раз попрощавшись и получив от зоолога множество дополнительных наставлений, Горелов вышел из отсека, неплотно закрыл за собой дверь и застыл на месте возле нее, словно задумавшись.
До его слуха заглушено, но достаточно внятно донеслось:
— Арсен Давидович, надеюсь, вы никому не говорили о предстоящих длительных остановках подлодки?
Короткое молчание как бы свидетельствовало, что этот вопрос застал зоолога врасплох. У Горелова замерло сердце.
— Что вы, что вы, капитан, — послышалось наконец торопливое бормотание зоолога. — Зачем я стану говорить! Я же ведь знаю… Вы же меня предупреждали…
Горелов с облегчением вздохнул и жестко улыбнулся. Капитан помолчал. Потом донесся его спокойный голос:
— Ну и отлично! Не забывайте и в будущем об этом.
Горелов отделился от двери и все с той же жесткой улыбкой твердыми, уверенными шагами быстро направился к выходной камере.
— Кто-нибудь из команды находится сейчас за бортом? — спросил он Матвеева, который быстро и ловко, несмотря на перевязанную руку, помогал ему надевать скафандр.
— Так точно, товарищ военинженер! Шелавин и при нем Марат с Павликом.
— Давно вышли?
— С полчаса, не больше.